Шесть лет назад мне (Винсенту) поставили диагноз «рак простаты», который чаще всего приводит к смерти. Я остался жив только благодаря тому, что мои коллеги провели сложную хирургическую операцию, выходящую за рамки стандартного лечения моего заболевания — гормональной терапии. Без сомнений, эта операция спасла мне жизнь.
Такой порядок лечения должен быть нормой, но пока ей не является. Тот факт, что эта болезнь забирает огромное количество жизней, затмевается распространенным убеждением прессы: «Нам не удается победить рак» — то есть, нам якобы не хватает научных инструментов и знаний для борьбы с раком. Напротив, я уверен, что проблема заключается как раз в отказе использовать имеющиеся инструменты и оставить устаревшие убеждения. Это выражается в постоянной войне практикующих врачей и ученых с бюрократизмом, а также устаревших правилах FDA (Управление по контролю за продуктами и лекарствами США), препятствующих внедрению инновационных лекарственных препаратов для борьбы с раком. И врачи, и ученые хорошо знакомы с этими проблемами, но отказываются говорить о них открыто, опасаясь, что это может повредить репутации коллег, снизить их шансы получить грант или одобрение нового лекарства.
Во времена моего детства, в 1940-х, когда я еще был далек от мысли стать онкологом, к нам в гости часто приходила тетя Вайолет, моя крестная. Но однажды она перестала нас навещать. Родители больше не говорили о ней, как будто ее и не было. Спустя несколько месяцев отец сказал мне, что тетя больна и хочет со мной увидеться.
Когда мы пришли к ней, я устроился в гостиной на полу и стал играть с машинкой, которую тетя Вайолет мне подарила. Вдруг открылась дверь спальни и я отвлекся от игры. Тетя выглядела изможденной и грустной, ее кожа, оттеняемая белым халатом, казалась желтой.
Тогда мне было всего шесть, но я понимал, что происходит что-то очень нехорошее. Годы спустя я узнал, что у нее был рак шейки матки. Ее болезнь была диагностирована слишком поздно, врачи ничего не могли сделать. Рак, даже выявленный на ранней стадии, был тогда почти неизлечим. Выбирать приходилось между операциями, зачастую наносившими непоправимый вред пациенту, и чрезмерно высокой дозой радиации. Такие меры помогали только немногим счастливчикам при условии, что рак был диагностирован на ранней стадии и болезнь не успела распространиться. Не было никаких лекарств для борьбы с раком. Из всех людей с таким диагнозом только треть оставалась в живых. Для многих людей, включая моих родителей, болезнь считалась настолько страшной трагедией, что они боялись даже говорить о ней.
Через 20 лет после смерти моей тети я, как новоиспеченный доктор, стал практикантом в NCI (Национальный институт рака). Там я видел множество людей, которые выглядели так же, как тетушка Вайолет в последние дни своей жизни. Изможденные. Грустные. Желтые.
Изучение рака было непаханым полем — те немногие доктора и ученые, которые этим занимались, считались либо сумасшедшими, либо неудачниками, либо сумасшедшими неудачниками. Я разделял такое мнение. Даже в 1960-х авторитетный главный врач в Колумбийском университете отказывался отправлять своих практикантов в онкологическое отделение, поскольку это могло негативно отразиться на их карьере.
Ситуация поменялась, когда несколько чудаков из NCI (где я проходил практику в 1963) провели исследование, в котором я тоже принял участие. Благодаря этой работе появилась методика лечения детской лейкемии с помощью комбинации препаратов, ныне известная как комбинированная химиотерапия. Опыт работы с ними помог мне разработать специальный курс лечения, который помогал 80% пациентов с болезнью Ходжкина (злокачественное заболевание лимфатической ткани).
23 декабря 1971 года Президент Никсон торжественно подписал Национальную программу борьбы с раком (National Cancer Act), объявив «войну раку» — это была беспрецедентная федеральная научно-исследовательская программа стоимостью в $100 млн. Прошло более 40 лет, правительство потратило на борьбу с раком более $100 млрд. Я мог оценить эту войну с любой возможной точки зрения: как исследователь, практикующий врач и директор NCI с самым большим стажем; как главный врач в Онкологическом центре MSKCC (Мемориальный онкологический центр Слоана-Кеттеринга); как директор Онкологического центра при Йельском университете; как президент Американского общества по борьбе с раком (ACS); и, с недавних пор, как пациент.
Могу сказать, что мы побеждаем. Люди все еще заболевают раком и умирают от него. Но, благодаря огромным усилиям, многим удается избежать смертельного исхода. К 1990 г. общая летальность от всех видов рака в США начала сокращаться. К 2005 г. абсолютное число людей в США, умирающих от рака, снизилось, даже несмотря на общий рост численности населения (включая пожилых людей — а в таком возрасте риск заболевания выше).
Детская лейкемия сейчас практически полностью излечима. Болезнь Ходжкина и некоторые другие сложные лимфомы (опухоли лимфатической ткани) тоже можно полностью вылечить. Уровень смертности от рака толстой кишки снизился на 40% за последние два десятилетия. Смертность от рака груди — на 25%; от рака простаты — на 68%.
Такие достижения стали возможными благодаря усовершенствованию старых методов: такие операции, как радикальная мастэктомия, уступили место более утонченным и не менее эффективным методам; новое оборудование для радиотерапии позволяет добраться до опухоли, не причиняя вреда здоровым тканям, а новые лекарства не вызывают тошноту и рвоту (бич химиотерапии), так что пациентам теперь легче переносить медикаментозное лечение.
Лучшее еще впереди. Мы обладаем достаточными знаниями, чтобы в течение следующих десяти лет рак перестал считаться одной из главных угроз здоровью людей.
Причиной значительного прогресса стали три фундаментальных сдвига в нашем понимании онкологических заболеваний. Во-первых, признание того, что комбинированная химиотерапия способна излечить рак на поздних стадиях. Это позволило снизить смертность от лейкемии и лимфомы, а также ввести практику вспомогательной химиотерапии — использования лекарств в сочетании с хирургическим вмешательством и радиотерапией — что сократило смертность от самых распространенных форм рака (например, рака груди или толстой кишки).
Вторым фундаментальным достижением можно считать применение направленной терапии — использование лекарств, способных находить и уничтожать микрометастазы, характерные для некоторых видов рака. Такое лечение позволило превратить лейкемию, которая раньше считалась смертельной, в хроническое заболевание, никак не влияющее на продолжительность жизни пациента. Сегодня эта терапия применяется к распространенным опухолевым болезням, таким как рак легких и меланома.
Третье достижение — возможность использовать в лечении иммунную систему человека. Сейчас иммунотерапия способна помочь большинству пациентов. Несмотря на то, что такая практика появилась совсем недавно, она успешно применяется против сложных форм меланомы, которая раньше практически не поддавалась лечению, а также лейкемии, лимфомы, и даже против поздних стадий рака легких.
Все это позволило не только лечить рак и продлевать жизнь пациентам, но и изменило восприятие рака как болезни. Для многих пациентов такие грубые методы, как ампутация, остались в прошлом. В культурном плане тоже все изменилось. Во времена тети Вайолет сложно было даже произносить это слово; сейчас человек может носить ленточки, футболки или браслеты, подтверждающие то, что он либо болен раком, либо состоит в отношениях с онкобольным.
В марте 2011 года я обратил внимание на одну статью в журнале Cell — «Отличительные особенности рака: новое поколение» (‘Hallmarks of Cancer: The Next Generation’). Я был поражен. Начнем с того, что одним из авторов был Роберт Вайнберг. Все работы, связанные с его именем, заслуживают внимания. Вайнберг — основатель Института биомедицинских исследований Уайтхеда и профессор биологии в Массачусетском технологическом институте, он также является автором научных работ, доказывающих существование особых генов — называемых онкогенами — способных вызвать рак у грызунов. Эти работы стали основой нашего современного понимания болезни на ее молекулярном уровне.
Работа о критериях рака была не просто очередной статьей. За 11 лет до этого Вайнберг и его соавтор, Дуглас Ханахан, опубликовали статью в том же журнале под названием «Отличительные особенности рака», в которой они описали шесть особенностей, присущих всем раковым клеткам. Новое исследование дополняло результаты первой работы. Оно позволило сделать важнейшее заключение: если всего шесть критериев объединяют все раковые клетки, это существенно сужает круг факторов, на которые нужно воздействовать, чтобы победить рак. Следуя за этими критериями, мы сможем эффективно лечить многие виды онкозаболеваний.
Первая работа Вайнберга является наиболее цитируемой статьей в истории журнала Cell. Она подвергла критике представления о раке, привычные для того времени. Вторая работа, опубликованная в 2011 году, дополняет описание критериев. Основанием для нее послужили результаты исследований на животных и биохимического анализа (измерений), которые еще не практиковались десять лет назад. Ученые добавили еще два критерия. Я ни капли не сомневался в том, что это весьма увлекательная работа.
На профессиональном языке эти восемь признаков будут звучать следующим образом: избегание гибели клеток, способность к самоcтоятельному росту, нечувствительность к сигналам подавления роста, проникновение в ткани и метастазирование, неограниченный потенциал клеточного деления, разрастание кровеносных сосудов, аномальный клеточный метаболизм и обход иммунной системы.
А теперь позвольте пояснить.
Любая раковая клетка когда-то была самой обыкновенной взрослой клеткой, тесно, плечом к плечу, соседствующей со своими товарищами. Они могут общаться друг с другом, используя точки соприкосновения — это чем-то похоже на телефонную связь. С небольшими вариациями в зависимости от того, к какому органу они принадлежат, клетки сообщают друг другу: Сиди смирно, делай свое дело, вырабатывай белок, выводи вредные вещества и, как бы тебе не хотелось, даже не вздумай делиться.
Но в это самое время могут происходить вещи, о которых не подозревает будущая раковая клетка. Гены, ответственные за подавление нежелательного, опасного роста, могли измениться из-за мутаций или повреждения в ходе воспроизводства таким образом, что они не могут противостоять этим изменениям.
Это пока еще не раковые клетки, но такое состояние предшествует образованию рака. Эта патология может быть наследственной, тогда речь идет об унаследованном раковом синдроме, который можно выявить благодаря тщательному изучению истории семьи. Либо повреждение может быть вызвано тем, что гены подвергаются атаке разрушительных веществ (например, химические вещества в сигаретном дыму могут вызвать рак легких) и их структура меняется, иными словами, они мутируют (что характерно для рака толстой кишки). Либо гены роста захватывает ракообразующий вирус, позволяя клетке разрастаться (так вирус папилломы вызывает рак шейки матки).
Даже на этой стадии рак может не развиться, пока не случится второй инцидент — им может стать еще одна мутация, дополнительные копии генов или отклонения контролирующих элементов гена. Тогда клетка получает постоянный сигнал роста и начинает делиться. Она все делится, ожидая наказания от гена за неподчинение. Но если инструмент подавления поврежден, сигнала не последует.
Это первые две особенности рака: постоянный вынужденный рост и повреждение подавляющей системы, которая есть во всех здоровых клетках. Раковая клетка похожа на автомобиль, который движется по склону — постоянное ускорение и никаких тормозов.
Жизнь новоявленной раковой клетки совсем не проста; именно поэтому мы все не умираем от рака еще в детстве. Многие поврежденные клетки не доходят до этой стадии. Если они хотят стать раковыми, то должны быстро реагировать на различные угрозы.
К примеру, нужно уметь обходить механизм самоликвидации клеток. В процессе своего развития эмбрион временно приобретает черты дальних предков человека. В какой-то момент появляются жабры и перепонки на пальцах рук и ног. У новорожденных их нет, потому что матушка-природа заложила в нас механизм самоуничтожения клеток, который подает нежелательным клеткам соответствующий сигнал. Этот механизм сохраняется во время зрелости, чтобы в нужный момент дать сигнал поврежденным клеткам. Раковые клетки — первые кандидаты на уничтожение, но если подавляющий механизм больше не работает, ничто не сможет обезвредить мутировавшие клетки.
Следующее препятствие — иммунная система, призванная обнаружить и уничтожить все, что может представлять угрозу для организма. Иммунитет ищет взбунтовавшиеся клетки и отправляет армию лимфоцитов, чтобы их убить. Такая реакция может быть опасной, если будут атакованы не те клетки. Здоровые ткани могут обезвредить губительную реакцию иммунитета. Но если они теряют эту способность, развиваются аутоимунные заболевания, такие как волчанка или воспалительный артрит. Будущая раковая клетка приспосабливается к иммунитету и «обманывает» его.
Это первые четыре признака раковых клеток: рост, способность обезвредить систему торможения роста, отключенный механизм самоуничтожения и обход иммунитета. Они могут появляться через разные промежутки, и описываемый процесс может занять годы, но эти факторы являются тем, что превращает здоровую клетку в раковую.
Подобно Третьей армии Паттона, раковые клетки наступают так быстро, что им скоро требуется поддержка. Они нуждаются в доставке крови. Для этого они копируют у здоровых клеток способность развивать кровеносные сосуды, которая в нормальных условиях используется для заживления ран — процесс под названием антиогенез.
Кровь доставляет питательные вещества, в которых нуждается раковая клетка. Но теперь для опухоли нужен «строительный материал» для синтеза ДНК, чтобы создавать новые раковые клетки. И тогда в силу вступает механизм, который в нормальных условиях работает только во время развития эмбриона. Это форма энергетического обмена веществ, под названием аэробный гликолиз.
Человек получает энергию с помощью двух форм метаболизма: окислительное фосфорилирование и гликолиз. Первая форма наиболее эффективна, суть ее в том, что красные кровяные тельца транспортируют кислород в процессе кровообращения (отсюда слово «окислительное»). В результате питательные вещества превращаются в глюкозу, она, в свою очередь, расщепляется на воду и углекислый газ, которые затем легко выводятся легкими и почками.
Если доступ к кислороду ограничен, организм может вырабатывать энергию менее эффективным способом, с помощью гликолиза. Такой вид метаболизма запускается в мышцах, к примеру, бегуна на длинные дистанции, когда тратится слишком много кислорода.
Когда кислорода хватает, гликолиз происходит очень редко. Один из таких редких случаев — формирование раковых клеток. Для них предпочтительнее гликолиз, потому что в процессе распада глюкозы остаются элементы, которые можно использовать для синтеза ДНК и формирования молекул, в чем нуждается раковая клетка для быстрого деления. Раковые клетки, так же, как и эмбрион, сохраняют возможность быстро переключаться на ту или иную форму метаболизма, в зависимости от своих потребностей на данный момент.
Когда проблемы с поставкой крови и синтезом ДНК разрешены, остается последняя трудность: если раковая клетка и ее производные выживут, они должны стать бессмертными. По мере своего деления эти клетки сокращают концы хромосом (теломеры). В определенный момент ДНК становятся вязкими, что приводит к хаотичному соединению хромосом. Тогда происходит расбалансировка хромосом, беспорядочное деление клетки и, в большинстве случаев, ее гибель. Это еще один способ борьбы организма с неограниченным и опасным делением клеток. У нас просто заканчиваются теломеры. Но раковые клетки освоили еще один «эмбриональный прием».
Клетки эмбриона обладают особым ферментом, теломеразой, который способен постоянно восстанавливать длину теломер. Если бы не этот фермент, запас теломер истощился еще до того, как ребенок полностью сформируется, и рост прекратился бы. В клетках взрослого человека нет таких запасов фермента, потому что в нем нет необходимости. Раковые клетки возобновляют выработку теломеразы.
Таким образом, теперь росту раковых клеток не мешают никакие подавляющие механизмы. Клетка игнорирует механизм самоуничтожения, избегает воздействия иммунитета, она способна обеспечить себе доставку крови и вырабатывать питательные вещества. К тому же, она бессмертна.
И более того, рак должен распространяться. Пациенты с этим диагнозом, за малым исключением, умирают от того, что раковые клетки дают метастазы, иными словами, вторичные проявления — скопления раковых клеток в жизненно важных органах. Пациентка с раком молочной железы не умирает из-за опухоли в груди. Она умирает от метастазов в костной ткани, печени или мозге. Причиной смерти становится опухоль мозга или дисфункция печени. Аналогично, пациент с раком толстой кишки вряд ли умрет от опухоли толстой кишки. Но она даст метастазы в печень, что приведет к смертельному исходу.
Раковые клетки возвращают себе способность перемещаться по организму, что является еще одной важнейшей особенностью развивающегося эмбриона. Он использует эту способность для одновременного формирования разных органов. Научное название этого механизма — эпителиально-мезенхимальный переход (ЭМП). Выявление того, какую функцию выполняет ЭМП в процессе развития рака, можно считать еще одним важным открытием Вайнберга.
Многие виды рака образуются из эпителиальных клеток в разных органах. Такие клетки не меняют своего состояния. Мезенхимальные (стволовые) клетки, напротив, могут перемещаться и пересекать мембрану. Когда происходит ЭМП, неподвижная клетка эпителия становится подвижной, инвазивной стволовой клеткой. Вероятно, раковая клетка поступает так, чтобы добраться до более благоприятного для роста участка организма или участка с густой сетью кровеносных сосудов. Именно из-за этой особенности раковых клеток хирургическое вмешательство и радиотерапия помогают только незначительной доле пациентов. Из-за этого удаление первичной опухоли после распространения метастазов не дает результатов. И в том числе поэтому химиотерапия необходима для лечения практически всех видов рака.
Выходит, что вместо ста различных видов онкоболезней, каждый из которых характеризует определенная клиническая картина, у нас есть восемь признаков, типичных для всех раковых клеток. Важность каждого из них зависит от вида рака. Например, причиной лейкемии или лимфомы становятся клетки, изначально обладающие подвижностью. Для этих клеток активировать функцию ЭМТ не так важно, ведь они сами по себе способны перемещаться по крови. С малыми исключениями, раковые клетки должны соответствовать всем восьми критериям, чтобы представлять смертельную угрозу для организма.
Научная работа Вайнберга позволила осознать еще одну фундаментальную вещь. Сейчас мы понимаем важность применения комплекса препаратов для лечения лейкемии, лимфомы, рака груди и толстой кишки. Чтобы побороть все признаки рака, нужно воздействовать на них одновременно.
Чтобы научиться этому, необходимо проводить новые клинические испытания. Можно произвольно сочетать препараты, чтобы побороть одновременно несколько проявлений рака, но анализ такого испытания будет статистическим кошмаром. Новые исследования должны быть тщательно спланированными, за основу необходимо взять схематическое строение раковой клетки, соответствующей диагнозу. Что не менее важно, такие исследования должны кардинально отличаться от общепринятой практики.
Такие методы могут принести впечатляющие результаты, но они не применимы в рамках действующих государственных норм. Обычно, когда мы тестируем новую методику лечения, создается специальный порядок действий, который не меняется, с целью зафиксировать результат лечения. Но новые исследования требуют импровизации: фиксировать результаты и вносить коррективы придется буквально на ходу — во время эксперимента, чтобы в полной мере распоряжаться доступной нам информацией. Действующие законы не позволят проводить исследования такого рода.
Недавно, на приеме у представителя FDA, я беседовал с выдающимся врачом-исследователем, работающим над новыми лекарствами для сложных форм меланомы. Впервые за все время моей карьеры появляется возможность вылечить эту ужасную болезнь. Я спросил своего собеседника, как он относится к действующим ограничениям деятельности FDA и NCI. Он ответил: «Винс, если бы они оставили меня в покое, скольких пациентов я бы еще мог вылечить».
Нужно отдать ей должное, «война с раком» была одной из самых успешных правительственных программ. Но мы переросли этот закон, и нам нужен новый, чтобы закончить работу.
Этот закон должен регламентировать создание нового института, который будет распоряжаться всеми компонентами программы. Действующий закон называет войну с раком Национальной программой по борьбе с раком. Я был назначен директором этой программы, являясь в то же время директором NCI. Предполагалось расширение программы за рамки NCI, и это оказалось правильным решением. Мы получаем огромную поддержку не только от частного бизнеса, сотни миллионов долларов поступают от Министерства обороны и от Государственного центра санитарно-эпидемического надзора США, а также от других ведомств.
Но при этом отсутствует координация между разными структурными подразделениями. Одна рука не знает, что делает другая. Центральный уполномоченный орган позволил бы установить главные приоритеты программы. Программы онкологических центров NCI должны функционировать так, как это и планировалось. Когда закон вступил в силу, было всего три онкологических центра, политикам пришлось смотреть в будущее. Вот что они предположили: необходима большая сеть онкологических центров, чтобы каждый раковый больной мог получить соответствующую помощь.
Центральное ведомство могло бы стать исследовательским центром, а сеть представительств позволит донести результаты этих исследований до пациентов. Большая, самостоятельная и независимая организация.
Вместо этого, онкологическое центры подвергаются чрезмерному контролю со стороны NCI и FDA. Комбинированное лечение? Забудьте. Действующие законодательные нормы делают это фактически невозможным. NCI и FDA должны предоставить онкологическим центрам право осуществлять клинические исследования ранних фаз (I и II фазы). Современные подходы к клиническим исследованиям требуют гибкости и возможности постоянно вносить изменения в протокол. Каждый центр заслуживает свой эквивалент «общества бормочущих маразматиков». Намного важнее то, что в онкоцентрах сосредоточено больше практического опыта, чем в NCI и FDA вместе взятых. А сейчас мы имеем хвост, виляющий собакой. Мы лишаем пациентов и их семьи того, что для них действительно важно: шанса. Мы теряем так много жизней, которые можно было бы спасти.
В конце концов, нужно пересмотреть систему финансирования центров. Механизм, который есть сейчас, устарел. Он был установлен 40 лет назад и сохранился без изменений. Руководители центров должны получить полное право распоряжаться средствами, которые выделяются им на различные программы, так у них появится возможность внедрять действительно эффективные исследовательские проекты.
Мы так близки к исчезновению смертельной угрозы рака. У нас есть научные достижения, осталось лишь поставить все на свои места. Будущие преобразования требуют того, чтобы некоторые люди уступили свои влиятельные посты.
В 1998 году я встретился с Джоном Сеффрином, президентом Американского онкологического общества, и Хармоном Эйром, в то время начальником медицинской службы. Мы обсуждали создание новой организации для возобновления борьбы с раком. Мы планировали попросить бывшего президента Джорджа Буша, который потерял дочь из-за рака, возглавить новую организацию под названием «Национальный диалог по проблемам рака». Он согласился, и, в качестве ответного шага, попросил Сенатора Дайану Файнстайн выступить сопредседателем.
После плановой сессии состоялось первое собрание — около ста человек, так или иначе связанных с онкологическими заболеваниями, собрались в Вашингтоне, округ Колумбия, в 1999 году. В качестве наблюдателей выступали различные правозащитные организации, предметом дискуссии была преимущественно защита интересов существующих организаций. В результате комитет предложил идею новой, расширенной организационной структуры, для координации всеобщих усилий по борьбе с раком. Эта идея встретила решительное сопротивление, особенно со стороны NCI, которая неизбежно бы потеряла свое влияние в новой организации.
Окончательное предложение комитета представил Джордж Буш, это произошло в ту же неделю, когда случилась трагедия 11 сентября 2001 года. После этого президент (как и все граждане) переключил внимание на очередную войну. Позже комитет Сената, возглавляемый сенатором Тедом Кеннеди, пересмотрел возможность создания новой программы по борьбе с раком. Как и раньше, каждая группа защищала собственные интересы. Последний итоговый проект, который мне удалось увидеть, был похож скорее на подробный список старых программ.
Несмотря на эти трудности, борьба с раком продвигается вперед, хоть и не так быстро, как хотелось бы. До сих пор мне звонят и присылают электронные письма пациенты, которые нашли мое имя в интернете или в научной работе. Они просят о помощи. Я редко отказываю, но иногда понимаю, на пути этой помощи стоят препятствия, которых не должно быть.
Иногда со мной пытаются связаться люди, которые принимали участие в моих ранних исследованиях в качестве пациентов. Сначала это были письма о том, как они борются с недугом, потом мне сообщали о браке, детях и, спустя годы, внуках. Я храню все эти письма, хотя мне не доводилось видеть большинство своих бывших пациентов с тех пор, как они еще молодыми пришли в NCI.
Каждый раз, когда я получаю эти письма, две вещи всегда приходят мне на ум. Во-первых, всегда есть герои — люди, которые рискуют всем ради чего-то большего. Среди них и доктора, делающие все возможное для спасения жизни. Они демонстрируют удивительную стойкость, которая рано или поздно вознаграждается. Но пациенты — истинные герои этой войны. Они часто благодарят меня, хотя на самом деле это я должен их благодарить.
Вторую важную вещь я редко выражаю словами. Как я могу сказать этим людям, которые делятся со мной своей жизнью, что, несмотря на то, что я хорошо их помню и читаю их письма, они не те, о ком я думаю больше всего? Ведь больше всего мои мысли заняты теми, кого мы потеряли. Я всегда буду хранить память о них.
Материал основан на книге доктора Винсента де-Вита и Элизабет де-Вита-Реберн, которая будет опубликована в 2015 г. издательством Sarah Crichton Books.
23 октября 2015 год.
Винсент де-Вита — бывший директор Национального института онкологии США, профессор медицины (Amy and Joseph Perella) в Онкологическом центре и на факультете медицины Йельского университета. Его последняя книга «The Death of Cancer» (2015) написана в соавторстве с Элизабет де-Вита-Реберн. Винсент живет в штате Коннектикут.
Элизабет де-Вита-Реберн — журналист и писатель, автор многочисленных работ о науке, медицине и психологии. Элизабет живет в Нью-Йорке.
Перевела: Наташа Живова
Редактировали: Дмитрий Грушин, Артём Слободчиков